- С*ка! Убью! - взревели оставшиеся двое, размахивая кулаками и налетая на меня, пока их
собутыльник медленно поднимался с грязного асфальта.
Через пару минут все было кончено. Будь эта троица трезвая, я бы так легко с ними не справилась. И
уж точно не отделалась бы парой ушибов и сбитыми костяшками пальцев на обеих руках, но к этому
я привыкла. Так что можно сказать, что мне крупно повезло. Зато душу отвела…
Продолжив свой путь домой, я тихо рассмеялась. Только вот почему-то в этом смехе мне
послышались истеричные нотки, да и глаза что-то стало щипать. Над кем я смеюсь? Над собой или
сложившейся ситуацией? Не знаю. Только вот мне до спазмов в горле хочется закричать: “Спасите!
Спасите меня от этого жестокого мира”. Мира, где или ты, или тебя, где “перегрызть глотку”
человеку ничего не стоит, где брат готов бросить сестру на произвол судьбы. Но ведь я сильная, я все
выдержу. Правда? Но иногда так хочется быть слабой, хочется, чтобы меня защищали, чтобы
лелеяли, чтобы… Боги, о чем я?! С самого детства я всегда сама решала свои проблемы. Папа всегда
говорил, что спасение утопающего - дело рук самого утопающего. И он был прав: в нашем мире
нельзя полагаться ни на кого. Даже Макс (внутри опять кольнуло острой болью, которую я
старательно затолкала вглубь себя) никогда не просил помощи у отца, преодолевая трудности
самостоятельно. Тогда почему же он так со мной поступил? Почему бросил? Почему предал меня?
Ладно, хватит заниматься самобичеванием - это все равно ничего не изменит. Да и Димка не поймет
моего подавленного состояния после похода в клуб. Так что стоит взять себя в руки, ведь слезами
делу не поможешь… и ничего не исправишь.
Уже зайдя в подъезд, я смогла-таки справиться со своими чувствами, так что Димка, открывший мне
дверь, увидел весело улыбающуюся меня.
- Как отдохнула? - помогая мне стащить куртку, участливо спросил он.
- Отлично, - хмыкнула я, зная, что он мне все равно не поверит.
- Да? - ну не делай такое скептическое лицо! Я все равно не скажу тебе, что мне сейчас очень плохо.
И ты это прекрасно знаешь.
- Да, - для надежности еще и кивнула, - только выступить пришлось, теперь рука болит.
- Все с тобой ясно, звезда, - тяжело вздохнул друг, - дуй уж спать.
- Сладких снов, Димуль, - чмокнув его в покрытую легкой щетиной щеку и на миг прижавшись к
большому телу, пробормотала я и потопала в свою комнату.
- Сладких снов, - тихо сказали мне в след нежным голосом.
Лежа на холодных простынях в своей кровати, я пыталась заставить себя забыть сегодняшние
поцелуи с Владиславом. Зажмурив глаза и закусив нижнюю губу, я силилась выкинуть эти
воспоминания из головы. Но вместо этого в памяти как назло всплывали прикосновения сильных
рук, удерживающих меня, твердость прижимавшегося ко мне горячего тела, волшебный мускатный
запах, который, кажется, и сейчас улавливался тонким оттенком от моей кожи, и губы… Твердые, жаркие, властные губы, прижимавшиеся к моим так, словно хотели поглотить меня всю без остатка.
Даже сейчас я чувствую этот обжигающий поцелуй с пьяным вкусом коньяка. Не сдержавшись, я
осторожно, словно боясь стереть следы ЕГО прикосновений, кончиками пальцев дотронулась до
горевших с момента поцелуя губ и еле слышно застонала - настолько они стали чувствительны.
Уже засыпая, почему-то разочарованно подумала:
“Жаль, что цветы не от НЕГО”.
*** - Ну как, успокоился? - спросил Федор Геннадьевич, флегматично смотря на то, что буквально
полчаса назад было гримеркой его танцовщиц.
Сейчас небольшая комната представляла из себя полностью разгромленное помещение: разбитые
зеркала мелкой крошкой хрустели под ногами, поломанные столики и стулья (он их что, об стены
что ли швырял?! Мда… глупый вопрос) живописными обломками украшали пол, вещи его девочек
раскиданы по всей комнатке. Ну а сам виновник всего этого погрома сидел прямо на полу (стульев-
то все рано уже нет), привалившись к стене, и курил, пустым взглядом уставившись перед собой.
- Да, - холодно ответил Владислав и спросил у дяди, - где близнецы?
- Смылись ко мне, когда ты начал громить гримерку, чтобы не попасть тебе под раздачу. И как я
теперь объясню моим танцовщицам, что им теперь негде и не во что переодеваться? - вскинул брови
Сорокин и пристально посмотрел на Барса.
Сейчас Влад понимал, что поступил некрасиво по отношению к собственному родственнику (все-
таки ему не пять лет, чтобы закатывать истерики и погромы), но в тот момент, когда ОНА сказала о
каких-то цветах и быстро ушла, у него словно сорвало крышу. Его душила мысль о том, что кто-то
может ухаживать за НЕЙ. Перед глазами стояла кровавая пелена ярости, сердце билось в агонии
боли, а в голове была только одна мысль: “Убью”!
- Я им заплачу, - отмахнулся молодой мужчина, повернув-таки голову к стоящему в дверях, - Ты
знал о цветах?
- Нет, - честно ответил Генадьич, - и даже не представляю, кто это может быть. Можно вопрос?
- Валяй, - разрешил Влад, потушив окурок прямо об и так грязный пол.
Поморщившись, тот спросил:
- С чего бы такая реакция? - мужчина внимательно посмотрел племяннику в глаза. - Что-то раньше я
не замечал за тобой такого, - запнулся на миг Сорокин, подбирая слова, - скажем так, бурного
проявления чувств.
- Не знаю, - надрывно выдохнул Владислав и, прикурив новую сигарету, закрыл лицо руками. - ОНА
сводит меня с ума. Я не могу ни о чем думать, только о ней и ее серебряных глазах. Она приходит ко